Зенитчик - Страница 80

— Товарищ сержант, а что с нами теперь будет?

— Все нормально будет. С чего ты взяла, что с нами что-то должно произойти?

— Так вы же лейтенанту угрожали, за это судить будут.

— И как я ему угрожал? Я хоть одно слово угрожающее произнес? Я потребовал наше имущество вернуть. Они и вернули, и даже не извинились.

— А граната?

— Что граната? Может, я вам, олухам, показывал, как с ней обращаться надо, а лейтенант только рядом стоял. Я же ему гранату потом и отдал. Какая здесь угроза?

Был бы старлей пехотинцем – хрен бы я ему гранату отдал, сам выкинул. Пехотинца гранатой в руке не напугаешь, для него это вещь привычная. А вот артиллеристу, тем более гаубичнику, гранату в руках держать приходится редко. Этот лейтенант, видать, с самого училища к ним не прикасался. Если его сначала припугнуть, а затем взрывоопасный предмет в руки дать, то вряд ли он быстро действовать начнет – все мысли его будут направлены на избежание взрыва. Небось, всем расчетом пальцы ему разгибали, чтобы гранату выбросить.

— А Рамиль в них из карабина целился.

— Рамиль, ты в них целился?

Ильдусов подхватывает мою мысль.

— Нет, командир, я карабин все время в руках держал, к плечу не вскидывал.

Чего там целится, с пяти-то метров, тут и от бедра промазать трудно.

— А зарядил зачем?

— Так это… Показалось мне.

— Показалось… Красноармеец Ильдусов!

— Я!

— Объявляю Вам выговор за неосторожное обращение с боевым оружием.

— Есть выговор, командир, — лыбится Рамиль.

— Вот видишь, Катерина, никто никому не угрожал. А приедем в полк, рапорт напишем. Нехрен чужие трактора воровать, да и за зенитку потерянную тоже отчитываться придется.

А гаубичники тихо сидеть будут. Что они могут написать? Под угрозой оружия забрали чужой трактор, а когда хозяева потребовали его вернуть – за оружие схватились, да применить не успели? Это все равно, что в прокуратуру с доносом на самого себя придти. Вот если бы тракторный гоп-стоп удался, то через недельку оформили они технику как полагается и все шито-крыто. На трактор повесили новые номера, Петровичу – новую красноармейскую книжку, или в старой соответствующую запись сделали. А у нас в полку он бы пропавшим без вести числился.

— Готово.

Петрович закручивает крышку топливного бака.

— Поехали.

Мы забираемся в кузов и трактор, стреляя вонючим выхлопом дрянного керосина, везет нас на юго-восток. Восточная часть горизонта уже начинает темнеть.

Глава 10

— Написал?

Филаткин взял протянутый ему лист бумаги, прочитал, потом прочитал еще раз уже внимательней, вник, поморщился.

— Нормально.

Нормально? Да я на этот уголовно-бюрократический шедевр целый день убил! И не надо кривиться в ироничной усмешке – попробуйте сами написать хотя бы страницу перьевой ручкой, постоянно макая ее в чернильницу. А если учесть, что последние лет десять я ничего длиннее расшифровки своей подписи ручкой не писал, да и почерк у меня неразборчивый. Короче, за допотопную "Искру-1836" с примитивным "Лексиконом" я был готов левую руку отдать. Ну еще за принтер, даже матричный, и пусть он будет всего с девятью иголками, я и на это согласен. Впрочем, когда я испортил пятый лист дефицитной канцелярской бумаги, то пришел к выводу, что компьютер мне не поможет – розетки-то все равно нет. Разве что ноутбук, но и тот через несколько часов станет бесполезным.

Вздохнув, я за какой-нибудь час накропал шестой лист, и всего-то с двумя маленькими кляксами, даже скорее кляксочками, ну совсем почти незаметными. Зато каждый, кто прочитал его, хотя бы по диагонали, должен был испытать непреодолимое желание вывести мерзавца майора в чистое поле, поставить лицом к стенке и пустить пулю в лоб, а второй патрон тут же потратить на подлеца старлея. А он "нормально", обидно даже.

— И что дальше, товарищ старший лейтенант?

Комбат аккуратно убрал мое творение в канцелярскую папку из серого картона, где уже лежали несколько других листков.

— Не знаю. Этот вопрос полковое начальство решать будет, а может и дивизионное. Свой рапорт я тоже написал.

— Разрешите идти?

— Идите.

Я вышел из землянки на земную поверхность, освещенную красноватым закатным солнцем. На северо-западе интенсивно грохотала артиллерия. Приказ начальника района ПВО о выводе зенитных артиллерийских частей из первой полосы обороны был на следующий день отменен грозным генерал-лейтенантом, прилетевшим из Москвы. Правда, к тому времени в артиллерийскую группу, предназначенную для поддержки наших обороняющихся частей, со всей дивизии с трудом наскребли два десятка более или менее исправных орудий среднего калибра. Из нашей батареи забрали, вместе с расчетом, единственное орудие, способное стрелять, второе намертво застряло в полковых артмастерских – не было нужных запчастей.

Эту группу разместили на левом берегу Воронежа у Отрожских мостов. Отсюда она поддерживала полк НКВД и ополченческий батальон, сдерживающие немцев на правом берегу. Как ни странно, милиционер оказался прав – к мостам немцы не прошли. Но этому в большей степени способствовали не героизм внутренних органов, и не стойкость мальчишек-ополченцев, и даже не огонь нашей артиллерийской группы, а атака спешно переброшенной к городу стрелковой дивизии. Дивизия отбила Подгорное, зацепилась за здания больницы и вышла к Сельскохозяйственному институту. На большее сил не хватило, но фрицы вынуждены были ослабить давление на мосты.

Встретили меня четыре пары настороженных глаз. Более привычные к перьевым ручкам, свои показания они написали намного быстрее.