Зенитчик - Страница 28

— Паша, давай в кабину.

Кабина у СТЗ крохотная, сильно сомневаюсь, что влезу в нее. Да и путешествие в скрюченном положении почти на двигателе мне не по вкусу. Зато там тепло и сухо, но я выбираю кузов. Тут мне приходит в голову одна мысль, и я возвращаюсь на огневые позиции. Расчеты лихорадочно углубляют щели.

— Товарищ лейтенант!

— Ты еще здесь?

— Возьмите.

Я протягиваю Костромитину винтовку.

— Отставить. Еще не известно, кому она больше нужна будет. Все, в трактор, бегом марш.

СТЗ нетерпеливо стреляет выхлопом. Переваливаюсь через борт кузовка и стучу по кабине.

— Поехали!

Скрежещет передача, трактор дергается с места. Поехали. Мы почти успели добраться до первых домов, когда за позицией батареи взрывается первый снаряд. Второй ложится недолетом, а потом позиция исчезает в пыли, дыму и вспышках разрывов. Грохот взрывов перекрывает шум мотора. Даже отсюда это выглядит страшно, представляю, какой ад творится там. За нами бегут два десятка человек – взвод управления. Этим тоже повезло, задержались бы еще на лишних пять минут, попали бы под раздачу. СТЗ выскакивает на окраинную улицу, и батарея исчезает за домами, даже грохот взрывов стихает.

Трактор петляет по улицам Брянска пробираясь к Орловскому шоссе. За два месяца Петрович успел неплохо изучить город, но сейчас основные улицы заполнены гражданскими и военными из многочисленных тыловых частей Брянского фронта. Едва мы выскакиваем на финишную прямую, и трактор набирает скорость, как из встречной полуторки выскакивает капитан и становится на пути.

— Куда прешь? В Карачеве уже немцы!

СТЗ опять ныряет в лабиринт брянских улиц, и минут через двадцать мы оказываемся на шоссе, ведущем к Фокино. По этому же шоссе движется колонна, состоящая из беженцев и отступающих тыловиков. Расталкивая людей медленно пробираются эмки, полуторки, ЗИСы, лязгает гусеницами наш трактор. Кроме нашей пушки, другой боевой техники не видно. Дальше на север это шоссе уже перехвачено немцами в районе Спас-Деменска и Кирова. Мы поворачиваем направо, в глубину Брянских лесов, надеясь добраться до Киевского шоссе по лесным дорогам.

Ночуем в какой-то убогой деревеньке. Народу в избу набилось сверх всякой меры, люди спят вповалку, некоторым не хватило места, чтобы лечь и они спят сидя. Воздух в избе застоявшийся, тяжелый, зато сухо. Утром узнаю от пехотинцев, что город смогли удерживать до вечера. Батарея встретила колонну немецких танков и мотопехоты, обошедшую нашу оборону по лесной дороге со стороны Свени. Немцы ворвались в город и увязли в уличных боях. Советское командование планировало удержать город, но к вечеру со стороны Карачева подошла еще одна танковая колонна немцев и наша оборона рухнула, был отдан приказ оставить город. Сержант пехотинец сказал, что видел зенитную часть, уходившую из города, но это точно не наша батарея, единственный батарейный трактор с нами.

Сверху вода, снизу грязь. Моросит дождь, мелкий, холодный и противный. Я забрался под брезент ПУАЗО и стучу зубами от холода, шинель отсырела и греет плохо. А отсырела она, потому что в самых гиблых местах приходится вылезать под дождь, рубить ветки и подкладывать их под гусеницы, СТЗ ревет мотором, гусеницы месят грязь и ни с места. Сцепление траков с этой жижей никакое, и трактор только месит ее. Если бы бросить пушку, то дело пошло быстрее, пять тонн орудия как якорем держат трактор в грязи, но мысли об этом я старательно прогоняю и мы опять рубим ветки и толкаем их под гусеницы. Трактор выползает из очередного гиблого места, чтобы через пару сотен метров увязнуть в другом. Иногда нам помогают идущие по той же дороге пехотинцы, но это случается нечасто. Им еще тяжелее, чем нам. Мы еще можем отдохнуть, пока трактор везет нас, а у них грязь пудовыми комьями налипает на сапоги, люди с трудом передвигают ноги, скользят и падают в проклятую грязь. Наш марш по Белоруссии теперь воспринимается как легкий приятный вояж. Война превратилась в дорожную. Дерутся за шоссе, за мосты, за перекрестки, за железные дороги, а буквально в нескольких километрах по лесным дорогам идут тысячи людей. И не только люди, идут машины, трактора, и даже танки.

В одном месте сели намертво, пришлось спилить дерево и, обмотав его буксировочным тросом, цеплять к гусеницам.

— Давай!

СТЗ плюется вонючим выхлопом и медленно выползает из огромной лужи, подминая под себя бревно. Когда оно выползает из-под гусениц трактора я ору.

— Стой!

Трактор замирает, мы отцепляем пожеванное траками бревно, переносим вперед, и опять цепляем его. На этот раз продвижения трактора хватило для того, чтобы зацепиться за грунт и выдернуть из грязи пушку. СТЗ в грязи по самую крышу, пушка полностью заляпана грязью, мы тоже. Когда впереди замаячило Киевское шоссе, радости нашей не было предела. Но длилась наша радость буквально десять километров. Выясняется, что наши уже сдали Сухиничи, и мы опять попадаем в грязные объятия российских дорог. Начинаем испытывать трудности с горючим, запасы Петровича позволили продержаться два дня. Пару раз сливали бензин с брошенных машин, один раз удалось заправиться на сельской МТС. Начались проблемы с продовольствием, все идут голодные, грязные и злые.

Двенадцатого октября пошел первый снег. Снег быстро сменился дождем и также быстро растаял, напомнив о неизбежном приходе зимы. Среди отступающих начала проявляться хоть какая-то организованность, теперь мы движемся на восток в составе колонны тыловых частей пятидесятой армии. Хоть мы и оказались приблудными, но нас стали подкармливать, и даже выделили полсотни литров керосина. Тринадцатого почти весь день стоим. Где-то впереди идет бой, канонада глушится лесом и едва слышна, но мы понимаем, что сейчас решается наша судьба. Утром следующего дня начинаем движение на северо-восток. Канонада постепенно удаляется, а потом и совсем стихает. Видимо, прямо на восток пробиться не удалось. Сейчас нам предстоит форсировать реку. Мост на дороге разрушен – то ли наши постарались, то ли немцы. Скорее всего, наши. Впрочем, мост, грузоподъемностью в две телеги наш трактор и так не выдержал бы. Речка так себе, но от осенних дождей поднялась, наш берег болотистый, противоположный обрывистый. Всего полметра обрывчик, но все же.